Интернет-музей архиепископа Михаила (Мудьюгина)

«Сегодня»
№ 245 (603) 28 декабря 1995 г.

Архиепископ Михаил:
Принятие духовного сана было моей мечтой с детских лет

Архиепископ Михаил (Михаил Николаевич Мудьюгин) является одним из старейших иерархов Русской Православной Церкви. Он родился в год трехсотлетия династии Романовых, прошел долгий путь светской и церковной деятельности, удостоен степени доктора богословия honoris causa университета Турку (Финляндия). В настоящее время является профессором Санкт-Петербургской духовной академии, преподает на катехизаторских курсах Новгородской епархии и в гимназии. Недавно вышли в свет две его книги, одна из которых посвящена основному богословию, а другая - русской православной церковности во второй половине XX века. Перед началом беседы, публикуемой в преддверии Рождества Христова, Владыка Михаил сказал: «Ваше внимание ко мне несколько неожиданно. Я не правящий архиерей, а человек, находящийся на покое. Но я загружен работой не менее, чем когда управлял Астраханской и Вологодской епархиями. Только теперь моя деятельность носит несколько иной характер, педагогический и богословский. Думаю, что ознакомление с моей личностью как церковного человека будет для читателя полезно для знакомства с историей Русской Православной Церкви последних десятилетий».

- Ваше Высокопреосвященство, вы прошли путь от инженера до архипастыря. Расскажите о начале этого пути, о семье, в которой вы родились.

- Я родился в Санкт-Петербурге. Мой отец, Николай Алексеевич, был чиновником, работавшим в Экспедиции по заготовлению государственных бумаг и имевшим чин статского советника. После революции он почти все время до выхода на пенсию в 1936 году трудился бухгалтером, по большей части в Доме крестьянина, располагавшемся в Смольном. Я часто бывал у него на работе, просмотрел множество фильмов, тогда еще немых. Часто бывал на самодеятельных спектаклях, в которых отец принимал участие. Он, будучи русским интеллигентом, старался быть «советским» человеком и даже пытался говорить созвучно духу времени. Это ему не удавалось, и он был арестован. Содержание в тюрьме отец воспринимал очень тяжело, после освобождения выглядел сломленным человеком, с которым было очень трудно разговаривать. Работа моего отца была беспорочным служением не Советской власти, а народу в условиях Советской власти. В юности он был очень религиозен, но, как многие интеллигенты, утратил веру и даже участвовал в деятельности безбожников. Из-за этого происходили домашние неполадки, ссоры с верующими членами семьи. За 2 года до своей кончины отец вновь обратился к вере. Однажды я пришел с работы и моя мать встретила меня со слезами на глазах: папа просил пригласить священника, исповедовался и причастился. После этого священник сказал об отце: «Он лучший христианин, чем мы с вами». И позднее отец не позволял себе каких-либо кощунственных шуток, став человеком другого образа мыслей и чувств, чем раньше. Моя мать, Вера Николаевна, в отличие от отца, всегда была глубоко религиозна. Светская дама из интеллигентной семьи, она очень недолго после 1917 года работала по найму, а остальное время занималась воспитанием детей. Моя мать смело исповедовала свою веру, за что подвергалась насмешкам еще до революции. Она была замечательным церковным человеком, любившим Бога и людей. В пожилом возрасте она увлеклась аскетизмом и воспитывала всех нас, троих сыновей, в строгости. Противоречить ей не полагалось, говорить нам можно было только в почтительном тоне. Но когда дети были больны, она была ласковой и спокойной.

- Вы упомянули о своих братьях...

- Их было двое. Владимир долгие годы работал инженером на заводе «Арсенал», был верующим человеком. Георгий окончил Институт сценических искусств, организовывал спектакли, затем получил юридическое образование, специализируясь на раскрытии преступлений при ненайденном трупе. Он не был верующим. Оба, по моему мнению, являлись незаурядными людьми.

- Свою трудовую деятельность вы начали рабочим. С чем это было связано?

- В 1929 году, после окончания школы, я пытался поступить на химический факультет Ленинградского университета, но не выдержал экзамен по математике. Абитуриенты в те времена делились на несколько групп: дети рабочих, крестьян, служащих (к которым принадлежал и я) и прочих. Двум последним группам были предложены исключительно трудные задачи, которых не было в программе... Пришлось пойти на биржу труда, откуда меня отправили на завод «Красный Путиловец», где работал сначала чернорабочим, а затем шлифовщиком. Одновременно учился в вечернем Институте иностранных языков, который окончил с дипломом преподавателя немецкого языка и переводчика технической литературы. В эти годы много читал и переводил. Затем работал в дизельном НИИ. В 1932 году женился и через некоторое время, не получив в Ленинграде паспорт, был вынужден уехать вместе с женой на Урал, где преподавал в школе химию и немецкий язык. Самовольно вернулся в Ленинград и был выслан, после чего переехал в Новогород. Там несколько месяцев был безработным, пока не устроился теплотехником на завод «Красный форфорист». Все это время хлопотал о снятии запрета па проживание в Ленинграде. К моему изумлению, смог этого добиться и до августа 1941 года жил в городе Пушкине, под Ленинградом. В это время я работал в конструкторском бюро при станкостроительном заводе, с которым и был эвакуирован в начале войны на Урал. Работал в Свердловске, затем был старшим инженером-теплотехником по приемке, установке и монтажу оборудования на заводе в Новосибирске. Все время заочно учился, кончил энергетический факультет Института металлопромышленности. В 1947 году вернулся в родной город, где поступил в аспирантуру Котлотурбинного института имени Ползунова, В котором затем проработал несколько лет, защитил кандидатскую диссертацию. В 1950-е годы был доцентом в Ленинградском горном институте, после чего принял духовный сан.

- С чем была связана такая перемена в вашей жизни?

- Это было моей мечтой с детских лет. Я увлекался чтением Священного Писания, Святых Отцов, но возможности принять сан все не было. В 1955 году я получил благословение на это от митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова). Он спросил меня, почему я принимаю сан, будучи человеком, уже утвердившимся на инженерной стезе. Я ответил, что единственная причина - моя любовь к Иисусу Христу. Владыка Григорий посоветовал мне мобилизовать перед принятием сана свои богословские познания, после чего я стал проходить курс духовной семинарии под руководством протоиерея отца Михаила Гундяева, бывшего моим духовником. Но в конце 1955 года митрополит Григорий скончался, а сменивший его митрополит Елевферий (Воронцов) откровенно сказал, что боится рукополагать доцента, автора научных трудов. На мой вопрос, можно ли попытаться принять сан в другой епархии, я получил его благословение. Вскоре довелось встретиться с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем), который рекомендовал меня замечательному архиерею, епископу Вологодскому Гавриилу (Огородникову), который в течение года воздерживался от посвящения, видимо, наводя обо мне справки, а затем, в 1958 году, посвятил сначала в сан диакона, а вскоре и священника. Я считаю, что вся моя предыдущая деятельность была подготовкой к этому служению.

- А как вы стали архиереем?

- Вначале я служил в кафедральном соборе Вологды. Затем в связи с тяжелым состоянием здоровья жены, которой не подошел вологодский климат, был переведен в штат храма в город Устюжну, где для нее были нормальные условия. Заочно окончил семинарию (меньше чем за 2 года), а потом и Ленинградскую духовную академию. Когда учился на последнем курсе академии, моя жена скончалась. Митрополит Никодим (Ротов) предоставил мне возможность жить в Ленинграде, что было довольно сложно. Вначале, уже будучи преподавателем и помощником инспектора академии, жил вместе с семинаристами, затем получил комнату при академии. В 1966 году митрополит Никодим буквально заставил меня стать епископом после того, как я стал ректором академии. Мне не хотелось принимать монашество, и 5 месяцев я упорно сопротивлялся, просил, чтобы меня сделали ректором в сане протоиерея, полученном за 2 года до этого. Когда получил отказ, то попросил разрешить быть посвященным только в рясофор, как бывает, например, в Иерусалимской Церкви. Снова получил отказ. Тогда митрополит Никодим сказал, что, отказываясь от принятия монашества, я совершаю предательство по отношению к Церкви. Тогда я согласился и стал епископом Тихвинским, викарием Ленинградской митрополии и ректором Ленинградской духовной академии.

- Ваша деятельность на посту ректора была весьма непродолжительной...

- Да, всего 2 года. Но мне удалось ввести в академическую жизнь новшества, удержавшиеся до сих пор. Раньше, например, администрация каждый год увольняла служащих, чтобы не платить им отпускные, а затем вновь брала их на работу. Это было отменено. При богослужениях Священное Писание часто стали читать на русском языке. Моей целью было добиться того, чтобы возврат академии к застойному состоянию стал невозможен. Но сделать успел мало, потому что было противодействие со стороны светских властей. Скажем, после переоборудования кухни я совершил молебен с освящением. Вещь совершенно естественная, а уполномоченный по делам религий был возмущен, городская парторганизация - недовольна. Я работал под руководством митрополита Никодима, и однажды он мне сказал: «Мы с вами наложили на жизнь академии неизгладимую печать».

- Какое впечатление у вас сложилось от епархий, которыми вы управляли?

- В 1968 году я стал правящим архиереем Астраханской епархии. Это было радостное служение, народ относился ко мне хорошо. Я достаточно жесткий человек по отношению к духовенству, меня нельзя назвать мягким администратором, но доволен тем, как относилось ко мне духовенство в Астрахани и Вологде, кула меня перевели в 1979 году и где служил до ухода на покой в 1993 году. В Астраханской епархии преобладало старое духовенство, пережившее еще период гонений, в Вологодской больше было молодых священников. Непростыми были взаимоотношения с уполномоченными по делам религий. В Астрахани эту должность занимал Владимир Андреевич Комиссаров, который сразу повел себя агрессивно, например, запретил диаконам регентировать народным пением в ходе богослужения, считая это обучением церковному пению. Пришлось даже одного протодиакона перевести в другой храм. Но когда со мной случился инфаркт, Комиссаров навестил меня дома и я почувствовал теплоту. С тех пор мы стали почти друзьями, он перестал ставить палки в колеса моим начинаниям. У него было что-то от веры. Однажды уполномоченный спросил меня, может ли быть прощение человеку, активно боровшемуся против Бога. Я ответил ему, что мы не можем ставить границы милосердию Божию. Преемником Комиссарова стал человек неискренний, старавшийся причинить вред Церкви. При нем были попытки закрытия храмов, по их удалось отстоять. Кстати, в Вологодской и Астраханской епархиях при мне не было закрыто ни одного храма.

- Значительная часть вашего служения в Вологде прошла уже в период коренных изменений в отношениях между Церковью и государством. Как это отразилось на жизни епархии?

- Увеличилось количество действующих храмов: с 17 до 40. Еще более 20 были возвращены Церкви, но временно бездействовали из-за недостатка кадров. Было создано духовное училище, построено каменное здание епархиального управления, открыт Спасо-Прилуцкий монастырь, во главе которого тогда стоял талантливый и трудолюбивый человек - игумен Ефрем (Виноградов). Изменилось отношение к Церкви со стороны светских кругов, в том числе интеллигенции, учебных заведений. Меня приглашали читать лекции в педагогический, политехнический, молочный институты на тему о том, что представляет из себя Русская Православная Церковь и наша святая вера.

- Ваш уход на покой носил добровольный характер?

- По Уставу Русской Православной Церкви правящий архиерей подает прошение об уходе на покой по достижении им 75 лет. Я подавал 2 таких заявления. В первый раз получил отрицательный ответ, второе заявление положили под сукно, но через некоторое время ему дали ход. При этом я получил очень хорошее письмо от Святейшего Патриарха. Но все же до сих пор ощущаю, что уход на покой был несколько преждевременен, так как я вполне работоспособен, преподаю в нескольких учебных заведениях.

- В Церковь сейчас пришло много новых людей. Как вы оцениваете этот процесс?

- За свою жизнь я посвятил в духовный сан более 80 человек. Могу сказать, что, начиная с периода хрущевских гонений, в Церковь шли, как правило, идейные люди, которые были чище, чей в период 1940-1950-х годов, когда Церковь действовала хотя не свободно, но спокойно, в рамках установившейся практики. Иоанн Златоуст говорил: «Нет ничего ужаснее для Церкви тех периодов, когда нет гонений». В эти периоды в Церковь приходит много людей без духовного настроя, считающих, что в ней можно вести безбедную и не очень трудоемкую жизнь. Перестройка снова создала ситуацию, благоприятную для людей, ищущих выгод и благ, носящих недуховный характер. Разумеется, среди тех, кто недавно пришел к служению Церкви, много идейных, убежденных, духовных людей. Но загрязненность Церкви велика, качество значительной части молодежи оставляет желать лучшего. Мало воодушевленности, как говорится, служения ради Иисуса, а не ради хлеба куска, служения ради любви к Богу, ради приближения людей к Богу. Конечно, священнослужитель остается человеком, у него есть семья, материальные интересы, но все это должно носить подчиненный характер.

- Сейчас много говорят об экуменизме. Некоторые считают экуменическое движение благотворным, другие предают его анафеме. Каково ваше мнение?

- Я радовался развитию экуменической деятельности под руководством митрополита Никодима - великого деятеля мирового христианства. Мне довелось участвовать во множестве богословских собеседований, в основном с протестантскими Церквами Финляндии и Германии, были собеседования с католиками, англичанами, реформатами. Церковное руководство считало, что это нужно для поддержания достоинства Церкви среди других христианских Церквей, взаимопомощи, совместной работы учебных заведений. Многие из наших духовных лиц обучались в Италии, многие выступали в зарубежных университетах (я читал лекции в Вюрцбурге и Финляндии). Большое внимание уделялось богословскому аспекту диалога. В настоящее время перспективы экуменической деятельности Русской Православной Церкви слабые. Произошло негласное изменение позиции нашей Церкви под влиянием консервативных кругов в церковном руководстве. Эти люди выступают против экуменического движения, с трудом мирятся с деятельностью Всемирного Совета Церквей. Правда, и раньше многие участвовали в экуменической деятельности скрепя сердце. Но, несмотря на это, последнее собеседование с Евангельско-лютеранской Церковью Финляндии имело место в 1995 году, но уже без моего участия.

- Заметным явлением в жизни Церкви недавнего времени была деятельность покойного протоиерея Александра Меня. Как вы оцениваете его роль в истории Церкви?

- Мое отношение к отцу Александру всегда было самым уважительным. Если говорить в общечеловеческом смысле, то погиб человек достойный, много делавший для русского богословия, мужественный, оставшийся верным себе в трудные годы.

- Каково в настоящее время состояние духовного образования?

- Духовное образование носит очень схоластический характер. Нужна живая струя, требуются люди, для которых было бы совершенно ясно превалирующее над всем значение Священного Писания, понимающие, что в церковном Предании является Священным, то есть идущим от Божественного Откровения, а что принадлежит к числу человеческих измышлений, которые, как и все человеческое, если и имеет ценность, то сугубо относительную.

- Некоторые утверждают, что в Церкви очень сильно консервативное влияние...

- Я слышу сейчас нелепые выступления, которые раньше слышал только от некоторых старушек. Такие веши сейчас можно услышать от проповедников с амвона, откуда передаются суеверные рассказы. Апостол Павел в послании к Тимофею говорил: «Негодных же и бабьих басен отвращайся» (1 Тим. 4,7). Не страшно, что это происходит (вымыслы - это не Священное Предание). Но Церковь ничего не предпринимает, чтобы очистить всю массу дидактического материала от накипи, не имеющей ничего общего ни со Священным Писанием, ни со Священным Преданием. Издается и внедряется литература без надлежащего богословского контроля, без элементарной духовной цензуры. Пускай издается любая литература, но не говорится, что это делается от имени Церкви. Человек, приходящий в книжный магазин, часто приобретает сомнительные труды. Обрядоверие, суеверие, ложное благочестие принимают нередко языческие формы, захлестывают церковную действенность. А Церковь тем временем слишком заботится о внешнем оформлении, о материальном благоустройстве, происходит увлечение торжественными богослужениями.

- Какова, по вашему мнению, основная задача, стоящая в настоящее время перед Церковью?

- Катехизация, катехизация и катехизация! Чтобы ее проводили люди, стоящие на уровне глубокой христианской убежденности и солидного православно-богословского образования.

Алексей Макаркин